Писатель назвал причины, которые мешают нам стать зрелыми и начать настоящую жизнь

Современные молодые люди взрослеют медленнее, чем поколение их родителей, дедушек и бабушек. Писатель Владимир Гуриев в своей книге «Очень простое открытие. Как превращать возможности в проблемы» утверждает, что для этого нужны не только опыт и возраст, но и определенная отвага. Все подробности вы сможете узнать в нашей статье.

Быть собой непросто, особенно когда себя толком-то и не знаешь. Мы в AdMe.ru решили поделиться с вами рассказом, который, возможно, поможет вам найти путь к самому себе.

Когда в юности слышишь конструкцию: «В n лет жизнь только начинается», то обычно воспринимаешь ее как успокаивающую мантру. Дескать, не переживай, рухлядь, время еще осталось. И очень часто это, конечно, мантра и есть.

Но жизнь действительно начинается не сразу, только с возрастом и опытом ты отваживаешься не общаться с людьми, которые тебе неинтересны, не смотреть фильмы, которые тебе не понравятся, бросать скучные книжки и вообще вести себя так, как считаешь нужным, и говорить то, что считаешь нужным, не особенно переживая, что о тебе подумают.

В 20 лет мне не пришло бы в голову оценивать мужскую внешность, потому что мы, гетеросексуальные мужчины, этого не делаем. В 20 лет я обязан был посмотреть Arizona Dream и обязан был его полюбить, потому что все его полюбили (полюбить не удалось, поэтому я его просто уважал). Нельзя было сказать, что Einsturzende neubauten — это плохая и скучная группа, проще было сразу выйти на главную площадь с плакатом «У меня нет ни ума, ни сердца» на груди.

Стремление принадлежности к группе в юности настолько сильное, а себя ты понимаешь настолько плохо, что ты легко принимаешь ценности близкой тебе группы за свои и пытаешься жить ими. Плачешь, колешься, но пытаешься.

Ну и, конечно, от идеи, что окружающий мир постоянно тебя оценивает, тоже трудно избавиться. Переход от геоцентрической системы мира к гелиоцентрической случается не сразу и с рыданиями. Но с возрастом ценность этих ценностей и ценность принадлежности к чему-то понемногу уходит, плюс встроенный булшит-детектор начинает работать чуть лучше — и ты начинаешь позволять себе все больше и больше и потихонечку, как Колумб, открываешь себя.

Как и в случае с Колумбом, есть, конечно, шанс искать Азию, а открыть Америку или Воронеж, тут уж кому как повезло. Но даже в Воронеже по-своему здорово.

Перестаешь бояться одиночества и даже находишь в нем удовольствие, и строчка Хайяма "И лучше будь один, чем вместе с кем попало" перестает казаться описанием маленького подвига, наоборот, ты понимаешь, что это путь наименьшего сопротивления.

Начинаешь говорить людям, которые тебе нравятся, что они тебе нравятся, потому что ценность фидбэка для тебя сильно снижена, ты его не сильно ждешь и не боишься его услышать, а время на самом деле уходит, и ты понимаешь, что если не прямо сейчас сказать людям, которых ты любишь, о любви, то этого "прямо сейчас" больше никогда не будет и каждое твое молчание - это упущенный шанс.

Перестаешь давать еще один шанс условному Майклу Бэю или столь же условному фон Триеру. Ну, хорошо, с книжками даже мне предстоит поработать, но я их уже бросаю, просто все еще испытываю чувство вины.

Последний рухнувший оплот, который я за собой заметил, был довольно забавный. Я заметил, что у коллеги на ногах разные носки.

— Коллега, — сказал я, — извините, что врываюсь в вашу интимную область, но у вас, кажется, носки разного цвета.
— Да, — сказал коллега, — именно так и есть.
— Но... — сказал я. И вдруг понял, что одинаковые носки — это история про «надень шапку немедленно, стыдно ведь, что люди подумают», а люди не особенно обо мне думают, а если думают, то быстро обо мне забывают, и разные носки — это просто еще одна степень внутренней свободы, которой у меня нет.

Самое смешное про шапку, что в детстве и юности я сворачивал за угол и срывал ее с головы, потому что мне казалось, что свобода в этом. Но на самом деле свобода в том, чтобы надевать шапку, когда тебе холодно, а когда не холодно, не надевать.

Так за несколько десятилетий хождения по кругу я наконец снова пришел в ту точку, в которой бабушка была бы счастлива и спокойна. Короче, человек — это как пирог в духовке, а жизнь пирога начинается, только когда его вытаскивают из печи. И вот этот пирог сидит в шапке и в разных носках, вокруг него валяются недочитанные книжки, людей вокруг нет: одним он слишком часто говорил о любви, а другим — что ему плевать на их мнение. А иногда он их путал.

Пирог хотел быть свободен и счастлив, но выбрать можно что-то одно. «Хорошо, что в соседней комнате есть какие-то люди, с ними все будет по-другому, — думает пирог. — Если что, про Einsturzende neubauten навру, бог с ним».

— Тебе с яблоками? — говорит мужчина.
— Да, — говорит женщина.

«Какие у них приятные голоса, — думает пирог. — Сразу видно, интеллигентные люди, наверняка бросили много книг. Думаю, мы подружимся».

А вы согласны с автором? Делитесь с нами в комментариях.

Комментарии

Уведомления

Ага, толкьо ебутся уже с 11-12 лет, школьницы выглядят, как взрослые половозрелые самки

-
-
Ответить

Насчет разных носков напомнило старый анекдот. Однажды Брежнев пришел на заседание Политбюро в разных ботинках. Ему шепотом говорят: "Леонид Ильич, сходите в свой кабинет, переобуйтесь". Он отвечает: "Да был я в кабинете - там такая же пара стоит!". :-)

-
-
Ответить

С одной стороны это может и хорошо. Все взрослые, каждый личность, все живут так, как им хочется, никто не указ. Свобода надевать шапку или не надевать.
С другой же стороны вот так разрушаются традиции, мораль, внутренний стержень общества. Нет, я не моралфаг, просто говорю, что у такой тенденции есть и обратная сторона. Люди отказываются от традиционных ролей в обществе, но далеко не всегда при этом способны сами выбрать для себя лучшие роли.
Не быть частью стада может казаться делом привлекательным, но вопрос - кем вы будете вне этого стада?

-
-
Ответить

Как-то не особо уловила смысл. В чем итог? Что за загадки? Как мне реагировать на такой немаловажный вопрос, если я не пойму его итога, и даже мыслей автора на этот счет?

-
-
Ответить

Похожее